Грег Гутфельд — со-ведущий популярного шоу The Five и ведущего The Greg Gutfeld Show на канале Fox News. Он является автором Библия невыразимой истины и New York Times бестселлеров Радость ненависти и Not Cool . Он регулярно пишет на Breitbart.com.

*** 1 ***

Почему мы злые

Как объяснить свою консервативную позицию, когда на вас неизбежно нападут

Эту главу вы должны прочитать сейчас.Особенно, если вы прочитали предыдущие шестнадцать страниц.

Как вы знаете, эта книга о том, чтобы быть убедительно правыми, но прежде чем вы сможете быть убедительно правыми, вы должны прежде всего убедить вас в том, что вы правы. Потому что если ты не можешь объяснить, почему ты. . . вас. . . , значит, вы заблудились. С таким же успехом ты можешь собраться и присоединиться к цирку. (Адрес: 1600 Пенсильвания-авеню. Просто найдите большую палатку и парня в костюме клоуна.)

Вас спросят, почему вы консерватор или либертарианец, чаще, чем Тома Круза спрашивают, почему он в саентологии.Вам нужно объясниться самым ясным образом. (Я устал говорить о консерваторах и либертарианцах, поэтому с этого момента мы просто будем говорить «правильно». Верно? Хорошо. Хорошо.)

Вот простой ответ на вопрос, почему вы правы: Это верно. более практичный, щедрый и сострадательный образ жизни.

Я не говорю, что либералы непрактичны, эгоистичны или лишены сострадания. Я мог бы сказать это, но не буду. Потому что это никому не помогает. Я верю — и имею доказательства, — что как член правых вы можете добиться лучших результатов в принесении счастья и ясности в этот шар ярости, который мы называем миром.

Кто этого не хочет?

После того, как вы изложили причину своей системы убеждений — и смех утих, — теперь вы должны доказать, что на самом деле ваша система убеждений является правильным путем для достижения этой цели.

Итак, почему праведники достигают этих целей более практичным и сострадательным образом?

Очень просто: консерватизм, если его правильно разыграть, заключает в себе либерализм. Акт сохранения фактически действует как черный ход к либеральному сердцу.

Консерватизм — это два дерева, которые поддерживают гамак либерализма.Либеральным сердцем можно управлять только импульсами правого мозга.

Левый никогда не может вести, он может только тянуть.

И обратите внимание: это соотношение не может быть выполнено в обратном порядке. Либерализм не может содержать консерватизма. Вот почему.

Консерватизм — это набор убеждений свободного рынка, который помогает создавать богатство — массу вещей, которые затем разделяются теми, кто не может ее создать. Консерватизм — это пекарь, который испекает торт, за который платят родители, но его съедают дети (торт, а не пекарь).

Перевод: для того, чтобы либерал «получил» помощь, которую он желает заплатить за программы и образование, это богатство должны создавать люди, которые не могут позволить себе мыслить свободно. Двигатель, создающий это богатство, в своей основе Прав. В таких вопросах нет места принципам либерализма. Фактически, даже в преимущественно либеральных бастионах, таких как киноиндустрия и академические круги, все еще правит прибыль. Актеры и профессора по-прежнему просят за свою работу больше, а не меньше. У всех фильмов есть бюджеты.Во всех колледжах есть плата за обучение. Мы все злые, правые — крайние вингеры в день выплаты жалованья. А когда нет? См .: «Советский Союз — падение».

Вам не нужен либеральный бухгалтер. Вам не нужен либеральный финансовый советник. Вам даже не нужна либеральная няня. Фактически, особенно вам не нужна либеральная няня (даже либералы редко ее нанимают!). На аренах, где безопасность и сохранение имеют первостепенное значение и жизненно важны для вашего будущего, либерализм не подходит. Когда есть болезнь или война, либеральной реакции нет.

Пушистость либерального утопизма терпит поражение во внешней политике. Позитивные действия, социальные программы, благосостояние — такие наклонности не победят в войнах. Консерватизм, друзья, вот где резина попадает в путь.

Либерализм — это хобби, когда дела идут хорошо. Либерализм складывает головоломку в дождливый день. Это ничего не говорит о дожде. Вот как это работает:

Проблема

Либеральное решение

Консервативное решение

Наводнения

Обвинение в глобальном потеплении

Заполнение мешков с песком

Бедность

Раздача денег другим

Заработок денег, чтобы вы могли помочь

Болезнь

Сочувствие

Исцеление

Несправедливость

Сочувствие

Чтение закона

Старение

Пластическая хирургия

Уход за семьей

Образование

Деньги

Могут существовать только лучшие учителя / администраторы

Короче говоря, консерватизм не конкурирует с либерализмом, а поддерживает его. Без консерватизма нет либерализма.

Победа в тройке

1. Либерализм — это хобби, когда дела идут хорошо. Либерализм складывает головоломку в дождливый день.

2. Консерватизм нагромождает мешки с песком, когда дождь переходит в ураганы.

3. Либерализм может существовать только в периоды затишья.

Либерализму, чтобы выжить, нужен консерватизм; но консерватизму не нужен либерализм для процветания. Без либерализма консерватизм прекрасно процветает. Однако либерализм необходим как напоминание о том, что вам не нужно постоянно думать о терроре и лихорадке Эбола . Время от времени вам нужно немного повеселиться.

Математическая задача: решение для B

Сегодня большинство молодых либералов думают, что A = C., а не A + B = C. Они не знают, что такое B. B для бизнеса.

А бизнес мы знаем. Мы знаем, что, хотя повышение минимальной заработной платы звучит хорошо, мы понимаем его последствия. Что если у вас есть пирог из восьми ломтиков для восьми человек, и вы увеличиваете его, то у вас будет меньше ломтиков для меньшего количества людей. Внезапно пирог с восемью кусочками превращается в пирог с шестью кусочками. Два человека вместо пирога получают розовые бланки. (Примечание: кусок пирога — это аналогия работы, если Майкл Мур читает это и думает, что я говорю о настоящем пироге.)

Итак, чтобы либералы получили повышение минимальной заработной платы, сначала мы нужны консерваторы, чтобы строить бизнес, мыслить как бизнесмены, жертвовать собственной зарплатой, чтобы платить другим; спать на полу, чтобы окупиться.

Затем, когда они получают прибыль и дела идут отлично — когда наступает затишье — может появиться либерализм и спросить: «Как вы смеете не платить этим людям прожиточный минимум?» Как только столики заполнены посетителями, оплачиваются счета и вы думаете об открытии второго заведения, приходит либерализм и требует своей доли. Действительно, это защитная ракетка. Вроде как семья Гамбино, но без лояльности, перспектив работы и спортивных костюмов.

Думаете, я вываливаю бычий помет? За этими простыми фактами стоит наука.

Было проведено много исследований консервативных и либеральных взглядов. Исследование предельно ясно: правые склонны не рисковать, больше беспокоятся или озабочены внешними угрозами, такими как террор и болезни. Консерваторы — поймите — обычно консервативны. Они менее склонны играть с огнем практически во всех смыслах: в финансовом, художественном, сексуальном плане. (Либертарианцы склонны легализовать матчи для всех.) Они осторожны в изменении традиций (иногда до ошибки), поэтому они сильно цепляются за свое оружие, свою религию и ту сумасшедшую Конституцию, которую они так сильно любят, — как блестящую подросток сразу поставил.

Вы можете подумать, что в этой теории есть один недостаток — если все права связаны с будущими угрозами, почему они не возглавляют обвинение в борьбе с глобальным потеплением? Это потому, что мы думаем, довольно точно и основываясь на предсказаниях прошлого, что угроза преувеличена. Однако это еще и потому, что мы, праведники, нацелены на то, что можем исправить, и принимаем то, что не можем. По крайней мере, с ИГИЛ мы знаем, в чем опасность, и что она немного хуже, чем пропавший белый медведь.

Либералы обычно более общительны, более склонны к риску, с большей вероятностью пробуют что-то новое.Они открыты для новых идей и реже чувствуют угрозу от незнакомых вещей. Вот почему в целом им кажется, что они веселее. Например, они с большей вероятностью попробуют наркотики (это нормально, если в конечном итоге их не вырвет в моем тостере). Короче говоря, либералы довольно либеральны в отношении собственной безопасности, своих приключений, своей готовности к экспериментам. Они не ищут коммуняков под кроватью (возможно, потому, что они в ванной). Библиотеки берут на себя риск, за который люди, не склонные к риску, обычно платят снова и снова.Это объясняет необходимость консерватизма. Мы — уборочная бригада.

Библиотеки могут показаться более увлекательными (и многие из них), но насколько они счастливее — вопрос открытый. Временное счастье не означает долгосрочное удовлетворение. Самые злые люди, которых я встречал в своей жизни, были либералами (обычно после того, как я помочился на их сандалии; никогда не делайте этого с Дэвидом Бруксом — он издает самый странный звук!).

Разница между консерваторами и либералами объясняет, почему один эффективнее другого в обеспечении долгосрочного удовлетворения.Сейчас живешь; другой на потом. Человек живет желанием нравиться; другие живут ради любви к тем, кто им дорог. Сын-либерал выживает за счет консервативной поп-музыки.

Если консерватор не склонен к риску, он с большей вероятностью сэкономит деньги. Он с большей вероятностью защитит свои вложения. Он с большей вероятностью будет защищать собственность и выступать за верховенство закона и сохранение индивидуальной защиты, а также за согласованные полномочия (например, роль полиции и национальной гвардии).Он не создает контекст, оправдывающий грабежи.

Эти люди — азиаты, арабы, чернокожие — открывают бизнес, который обычно поджигают в городах, где левый рефлекс одобряет такие действия как ответ на «несправедливость».

Конечно, консерваторы не боятся риска во всем. Именно консерваторы многим рискнули, чтобы построить бизнес. Однако этот риск коренится в убежденности (а не в вере) в свободном рынке. Успех — это не гипотетическая модель, созданная на компьютере бюрократической элитой.Это основано на предполагаемой потребности и на том, охватывает ли спрос то, что вы предлагаете.

Со временем их риск создает цивилизацию, заразительное уравнение, которое приводит к созданию семей, предприятий и наций. Что создает больше богатства. И это богатство, которое затем можно использовать для помощи нуждающимся. Вам нужны деньги, чтобы делать деньги, но вам также нужны деньги, чтобы давать деньги.

Консерватизм делает то, что берет либерализм. И поэтому, когда либерал спрашивает вас: «Почему вы консерватор?», Просто заявляйте: «Значит, вы можете быть либералом.

Итак, почему вы консерватор?

• Лучше делать вид, что вас волнует гипотетическая несправедливость.

• Это единственная надежная вещь.

• Альтернативы существуют только для удовольствия консерватизма.

• Женщины терпят ваши комплименты.

• Когда чипы не работают, это единственный изм, который работает для всех, включая либералов.

• Фишки всегда проигрывают , и это знают консерваторы.

Я не хочу быть правым

В прошлом месяце Брендан Найхан, профессор политологии из Дартмута, опубликовал результаты исследования, над которым он и его группа педиатров и политологов работали в течение трех лет.Они проследили за группой из почти двух тысяч родителей, у всех из которых был хотя бы один ребенок в возрасте до семнадцати лет, чтобы проверить простую взаимосвязь: могут ли различные кампании в поддержку вакцинации изменить отношение родителей к вакцинам? Каждое домохозяйство получило одно из четырех сообщений: буклет из Центров по контролю и профилактике заболеваний, в котором говорилось, что не было никаких доказательств связи вакцины против кори, эпидемического паротита и краснухи (M.M.R.) и аутизма; буклет из Информационного бюллетеня о вакцинах об опасностях болезней, которые M.Вакцина M.R. предотвращает; фотографии детей, перенесших заболевания; и драматическая история Центров по контролю и профилактике заболеваний о младенце, который чуть не умер от кори. Контрольная группа вообще не получала никакой информации. Цель состояла в том, чтобы проверить, могут ли факты, наука, эмоции или истории заставить людей изменить свое мнение.

Результат был впечатляющим: очень много ничего. Ни одно из вмешательств не помогло. Первая брошюра, сфокусированная на отсутствии доказательств связи вакцин и аутизма, по-видимому, уменьшила неправильное представление о связи, но не повлияла на намерения вакцинировать.Это даже уменьшило намерение родителей, которые наиболее негативно относились к вакцинам, — явление, известное как обратный эффект. С двумя другими вмешательствами дела обстояли еще хуже: изображения больных детей укрепили веру в то, что вакцины вызывают аутизм, а драматический рассказ каким-то образом сумел усилить убеждения об опасности вакцин. «Это удручает», — сказал Найхан. «Мы определенно были в депрессии», — повторил он после паузы.

Интерес Найхана к ложным убеждениям восходит к началу 2000 года, когда он был старшим в Swarthmore.Это было в разгар беспорядочной президентской кампании, и он изучал тонкости политологии. «Кампания 2000 года была чем-то вроде зоны, свободной от фактов», — сказал он. Вместе с двумя одноклассниками Найхан решила попробовать создать форум, посвященный разоблачению политической лжи. Результатом стал Spinsanity, сайт проверки фактов, который предвосхитил такие места, как PolitiFact и factcheck.org Политического центра Анненберга. Трио работало четыре года. Их работа была популярна — ее синдицировали Salon и Philadelphia Inquirer , и это привело к созданию книги-бестселлера, — но ошибки сохранялись.И поэтому Найхан, который уже поступил в докторантуру по политологии в Duke, оставил Spinsanity, чтобы сосредоточиться на том, что он теперь считает более насущным: если фактическая коррекция неэффективна, как вы можете заставить людей изменить их неправильные представления? Исследование вакцины 2014 года было частью серии экспериментов, призванных ответить на этот вопрос.

До недавнего времени попытки исправить ложные убеждения не имели большого успеха. Стефан Левандовски, психолог из Бристольского университета, чье исследование дезинформации началось примерно в то же время, что и исследование Найхана, провел обзор литературы по неверному восприятию до 2012 года.Он нашел много предположений, но, помимо его собственной работы и исследований, которые проводил Найхан, было мало эмпирических исследований. В последние несколько лет Найхан пытался восполнить этот пробел, используя реальные сценарии и новости в своих исследованиях: споры вокруг оружия массового уничтожения в Ираке, сомнения в свидетельстве о рождении Обамы и анти-G.M.O. активизм. Традиционная работа в этой области сосредоточена на вымышленных историях, рассказываемых в лабораторных условиях, но Найхан считает, что просмотр реальных дебатов — лучший способ узнать, как можно исправить постоянно неверные взгляды на мир.

Одна вещь, которую он понял на раннем этапе, заключается в том, что не все ошибки одинаковы. Не вся ложная информация превращается в ложное убеждение, то есть в более длительное состояние неверного знания, и не все ложные убеждения трудно исправить. Возьмем астрономию. Если кто-то попросит вас объяснить отношения между Землей и Солнцем, вы можете сказать что-то не так: возможно, солнце вращается вокруг Земли, поднимаясь на востоке и садясь на западе. Друг, разбирающийся в астрономии, может поправить вас.Это не большое дело; вы просто меняете свою веру.

Но представьте, что вы живете во времена Галилея, когда понимание взаимоотношений Земли и Солнца было совершенно другим, и когда этот взгляд был тесно связан с идеями о природе мира, личности и религии. Что бы произошло, если бы Галилей попытался исправить вашу веру? Процесс далеко не такой простой. Решающее различие между темой и настоящим, конечно же, заключается в важности неправильного восприятия. Когда нашему пониманию мира нет непосредственной угрозы, мы меняем свои убеждения.Проблемы возникают именно тогда, когда это изменение противоречит тому, что мы давно считали важным.

В этих сценариях попытки исправления действительно могут быть сложными. В исследовании 2013 года Келли Гарретт и Брайан Уикс попытались выяснить, будет ли политическая дезинформация — в частности, сведения о том, кому разрешен и не разрешен доступ к вашим электронным медицинским картам, — которая была немедленно исправлена, менее надежной, чем информация, разрешенная для какое-то время не оспаривать. Сначала казалось, что исправление действительно заставило некоторых людей изменить свои ложные убеждения.Но, когда исследователи присмотрелись поближе, они обнаружили, что единственные люди, изменившие свои взгляды, — это те, кто был идеологически предрасположен не верить рассматриваемому факту. Если кто-то придерживался противоположной позиции, исправление не только не сработало, но и сделало субъект более недоверчивым к источнику. Исследование изменения климата, проведенное в 2012 году, обнаружило аналогичный эффект. Сильная приверженность повлияла на то, как обрабатывалась история об изменении климата, даже если эта история была аполитичной по своему характеру, например, статья о возможных последствиях для здоровья от такой болезни, как вирус Западного Нила, потенциального побочного эффекта изменений.Если информация не согласуется с чьими-либо предыдущими убеждениями, он отбрасывает убеждения, если они слабые, и отбрасывает информацию, если убеждения сильны.

Даже когда мы думаем, что должным образом исправили ложное убеждение, исходное воздействие часто продолжает влиять на нашу память и мысли. В серии исследований Левандовски и его коллеги из Университета Западной Австралии попросили студентов университета прочитать отчет об ограблении спиртных напитков, которое якобы имело место на Северной территории Австралии.Все читали один и тот же отчет, но в некоторых случаях расовая информация о преступниках включалась, а в других — нет. В одном сценарии студентов заставили поверить, что подозреваемые были европеоидной расы, а в другом — что они были аборигенами. В конце отчета расовая информация либо была, либо не опровергнута. Затем участников попросили принять участие в компьютерной задаче, не имеющей отношения к делу, в течение получаса. После этого им был задан ряд фактических вопросов («Какая машина была найдена брошенной?») И логических выводов («Как вы думаете, кем были нападавшие?»).После того, как студенты ответили на все вопросы, им была предложена шкала для оценки их расового отношения к аборигенам.

Память у всех работала правильно: все ученики могли вспомнить подробности преступления и могли точно сообщить, какая информация была или не была отозвана. Но студенты, набравшие наибольшее количество баллов по расовым предрассудкам, продолжали полагаться на расовую дезинформацию, в которой виновные были идентифицированы как аборигены, хотя они знали, что это исправлено. Они точно ответили на фактические вопросы, заявив, что информация о расе была ложной, и тем не менее они по-прежнему полагались на расу в своих выводах, говоря, что нападавшие, вероятно, были аборигенами или что владелец магазина, вероятно, не понимал их, потому что они были аборигенами.Другими словами, это был лабораторный случай той самой динамики, которую определила Найхан: твердые убеждения продолжали влиять на суждение, несмотря на попытки исправления — даже при якобы сознательном осознании происходящего.

В дальнейшем Левандовски представил сценарий, который был похож на исходный эксперимент, за исключением того, что теперь абориген был героем, который обезоружил потенциального грабителя. На этот раз именно студенты, набравшие наименьшие баллы по расовым предрассудкам, упорно полагались на ложную информацию, несмотря на любые попытки исправления.В своих последующих воспоминаниях они чаще и неправильно упоминали расу, хотя и знали, что эта информация была опровергнута. Оказывается, ложные убеждения имеют мало общего с заявленной политической принадлежностью человека и гораздо больше связаны с самоидентификацией: каким человеком я являюсь и каким человеком я хочу быть? Аналогичным образом страдают все идеологии.

Осознание того, что стойкие ложные убеждения проистекают из проблем, тесно связанных с нашим представлением о себе, побудило Найхана и его коллег обратить внимание на менее традиционные методы исправления дезинформации.Вместо того, чтобы исправлять или дополнять факты, они решили воздействовать на убеждения людей о самих себе. В серии исследований, которые они только что представили для публикации, команда Дартмута подошла к исправлению ложных убеждений с точки зрения самоутверждения — подхода, который ранее использовался для борьбы с предрассудками и низкой самооценкой. Теория, впервые предложенная Клодом Стилом, предполагает, что, когда люди чувствуют, что их самоощущение находится под угрозой со стороны внешнего мира, они имеют сильную мотивацию исправить неправильное восприятие, будь то рассуждение о несоответствии или изменение своего поведения.Например, когда женщин просят назвать свой пол перед экзаменом по математике или естественным наукам, они в конечном итоге показывают худшие результаты, чем если бы такое утверждение не появлялось, что соответствовало их поведению общественным убеждениям о способностях женщин к математике и естественным наукам. Чтобы справиться с этой так называемой угрозой стереотипов, Стил предлагает упражнение по самоутверждению: запишите или произнесите вслух положительные моменты из своего прошлого, которые подтверждают ваше самоощущение и связаны с рассматриваемой угрозой. Исследование Стила показывает, что аффирмация делает людей более устойчивыми и эффективными, будь то на S.A.T., I.Q. тест, или на заседании книжного клуба.

Модели коронавируса не должны быть правильными

Итак, если эпидемиологические модели не дают нам уверенности — и просить их сделать это было бы большой ошибкой — что в них хорошего? Эпидемиология дает нам нечто более важное: способность определять и корректировать наши действия с целью формирования нашего будущего. Мы можем сделать это, обрезая катастрофические ветви дерева возможностей, которое лежит перед нами.

У эпидемиологических моделей есть «хвосты» — крайние края вероятностного спектра.Их называют хвостами, потому что визуально они представляют собой части графика, сужающиеся к расстоянию. Думайте об этих хвостах как о ветвях дерева решений. В большинстве сценариев мы оказываемся где-то в середине дерева — большой выпуклости весьма вероятных результатов, — но есть несколько ветвей в крайнем правом и крайнем левом углу, которые представляют довольно оптимистичные и довольно пессимистичные, но менее вероятные результаты. . Оптимистичный прогноз пандемии COVID-19 заключается в том, что многие люди, возможно, уже были инфицированы и выздоровели и теперь имеют иммунитет, а это означает, что мы подвергаем себя слишком интенсивному карантину.Некоторые люди выдвинули это как вероятный сценарий, и они не сумасшедшие: это действительно возможность, особенно с учетом того, что наше тестирование недостаточно широко распространено, чтобы знать. Другой хвост включает катастрофические возможности, такие как гибель десятков миллионов людей, как во время пандемии гриппа 1918 года или ВИЧ / СПИДа.

Прочтите: кривая недостаточно плоская

Самая важная функция эпидемиологических моделей — это моделирование, способ заранее увидеть наше потенциальное будущее и то, как это взаимодействует с выбором, который мы делаем сегодня.С моделями COVID-19 у нас есть одна простая и неотложная цель: игнорировать все оптимистичные ветви и этот толстый ствол посередине, представляющий наиболее вероятные результаты. Вместо этого нам нужно сосредоточиться на ветвях, представляющих наихудшие результаты, и всеми силами их обрезать. Социальная изоляция снижает передачу и замедляет распространение болезни. При этом он отрубает ветви, которые представляют собой одни из худших вариантов будущего. Отслеживание контактов выявляет людей до того, как они заразят других, обрезая больше ветвей, которые представляют собой неконтролируемые катастрофы.

В начале пандемии у нас есть недостаток, заключающийся в более высокой неопределенности, но преимущество в том, что мы делаем это раньше: затраты на наши действия ниже, потому что болезнь менее распространена. Обрезая дерево от ужасных, немыслимых ветвей, мы не просто выбираем путь; мы формируем сами базовые параметры, потому что сами параметры не являются фиксированными. Если наши больницы не будут переполнены, у нас будет меньше смертей и, как следствие, более низкий уровень смертности. Вот почему мы не должны увязать в оспаривании номеров модели.Вместо этого мы должны сосредоточиться на параметрах, которые мы можем изменить, и изменить их.

Каждый раз, когда Белый дом выпускает модель COVID-19, у нас будет искушение погрузиться в бесконечные дискуссии о планках погрешностей, ясности в параметрах, широком диапазоне результатов и применимости исходных данных. И у средств массовой информации может возникнуть соблазн освещать эти дискуссии, поскольку это соответствует их сценариям скачек, сказал он-она-сказал. Давай не будем. Вместо этого нам следует взглянуть на пагубные ветви нашего дерева решений и срубить их все, а затем снова отрубить.

Иногда, когда нам удается отрубить конец пессимистическому хвосту, кажется, что мы слишком остро отреагировали. В случае промаха модель может выглядеть фальшивой. Но так бывает не всегда. Это просто означает, что мы победили. Вот почему мы моделируем.

Возможно, настало время для налогов на стоимость земли

9 августа 2018 г.